Проведённый 14 ноября в рамках проекта «Цитадель» круглый стол «Беларусь на перекрестии интеграций: отношения с ЕС в ситуации формирования Евразийского союза» оставил много впечатлений. Не все из 14 прозвучавших докладов были содержательны, но многие дали пищу для размышлений. Динамичное выступление Юрия Романенко по материалам его стратегического доклада; инсайд Ростислава Ищенко, проницательно и остроумно описавшего ментальность и перспективы всех поколений украинской власти; карта будущего от Юрия Шевцова; отточенный дипломатизм Андрея Савиных, как способ намекнуть на многое, ни на чём явно не настаивая. Эти места круглого стола для меня остались наиболее полезными.

Были в течении мероприятия так же и другие моменты, вызвавшие в зале некоторое возбуждение. Выступление Андрея Егорова, как сторонника вхождения Беларуси в Евросоюз, вызвало к нему в зале много вопросов и спровоцировало на реплики. Значительную часть времени, отведённого на дискуссию, ему с Камилем Клысинским (эксперт Центра Восточных исследования МИДа Польши) пришлось отвечать на острые вопросы оппонентов. В этом тяжёлом для них упражнении участвовала международная команда из белорусов, украинцев и латышей – и я в определённый момент времени даже проникся сочувствием к бедственному положению ответствующих, и со своей стороны добавлять ничего не стал.

Тем не менее, ряд позиций в данном докладе вызвали и у меня некоторую реакцию, места для артикуляции которой в рамках круглого стола не нашлось. Потому, выскажусь уже заочно. Предположу, что доклад Егорова выражает не только личное экспертное мнение, но и в целом позицию некоторой части белорусской интеллигенции, которую можно обозначить как «еврооптимистов».

Обращу внимание на следующие тезисы:

1. Выбор между Евросоюзом и Евразийским союзом для Беларуси – это выбор между современностью и несовременностью.
2. Да, проблемы в Евросоюзе есть, но необходимо принять их ответственно – и начинать их решать, а не находится только в состоянии наблюдателя. А если Беларусь не вступает в ЕС, страна как раз останется в такой позиции.
3. Поведение белорусских и российских властей нерационально, в отличие от европейских.

Выбор между современностью и несовременностью

Несмотря на возражение этому тезису, которое успел высказать в дискуссии мой коллега Алексей Дзермант, здесь я бы хотел докладчика кое в чём поддержать – Евросоюз действительно современность. Действительно передовые технологии, действительно один из лидеров, действительно евро, действительно культура…

Но именно высказанная господином Егоровым позиция проявляет ту узость перспективы, которая стала отличительным знаком как минимум местной белорусской либеральной, и тем более – либероидной публики.

Либерал от либероида отличается модусом отношения к liberté. Либерал осознанно принимает ответственность за свою свободу, и потому рационально отстаивает соответствующие взгляды; либероид чаще всего находится на докритическом уровне мышления, на осознание и принятие ответственности не способен; и жажду свободы выражает в других формах: от этой эмоционально-неуёмной дикости на сетевых форумах бывает и стыдно, и досадно. Несмотря на распространённое мнение, в белорусской оппозиционной среде либералов очень немного.

Егоров, несоменно – либерал, ибо рационален и говорит об ответственности, что мне лично импонирует. Но, на мой взгляд, по какой-то причине и он, и интеллектуальная среда, где он существует, загнала себя в узкие рамки целевых и ценностных установок, с низким потолком, тягостными рефлексиями и философской духотой. Если расположить их стратегии в более широком пространстве, можно видеть, что это – попытки пробить головой стену где-то рядом с дверью, которая никуда не ведёт. И закачивание в такую стратегию очередной умной головы скорее всего закончится только очередным влажным пятном на стене.

Но вернёмся к европейской современности. Часть политизированной публики твёрдо уверена, что между современным Евросоюзом, с современной версией «европейских ценностей», и Европой-цивилизационным гигантом можно поставить знак равенства. И что эта «европейская современность» самоценна. Или, скорее, ценность европейскости, оцененная по европейским ценностным стандартам, велика. Немудрено. Но даже если в лучшем, более интеллектуальном случае, в первом тождестве не выражается наивный прогрессизм, а вторая установка все же как-то отрефлексирована, откуда столько оптимизма?

Хочу ошибиться, но пока вижу, что причиной этому отсутствие внимания к объемлющему Беларусь, Европу, Россию времени и пространству. Набившие оскомину «современные европейские ценности», несомненно, плоть от плоти европейские и достались Европе ценой большой работы. Но активное рефлексирование на узком пятачке вокруг популярных интеллектуальных сладостей отбрасывает европейские тысячелетия до и, тем более, европейские тысячелетия после сего дня. Эта постмодерновая «современность», понимаемая в прогрессистском ключе, феерия вкуса и безвкусицы, эмансипация и технологический рывок – не более чем тонкая плёнка между прошлым и будущим. Европа тысячи лет была нелиберальной, неравной, небратской – и эти тысячелетия выкристаллизовали те глубинные и несломимые европейские ценности, которые вызывают приступы агорафобии у нашей «проевропейской» публики. Эти ценности не отрицают сегодняшнее состояние цивилизации, как бы ни старались уверять бушующие в негодовании традиционалисты и антилибералы – эти ценности превозходят нынешнее состояние, как какую-то мимолётную частность. Между этими двумя пониманиями огромная дистанция.

Почему ныне европоцентричность должна пониматься «либеральной» или «демократической»? Европейцы были и останутся прежде всего творцами, воинами-завоевателями, искателями подвига и знания, а не только спекулянтами и потребителями. Куда исчезли из «европоцентричной» аксиологии эти колонны и балки, на которых стоит величие Европы? Куда бы они не делись, устранение несущих опор из конструкции – неизбежная катастрофа. И эту катастрофу мы можем наблюдать своими глазами.

Почему ныне еврооптимизм должен ассоциироваться с наивными мечтами о благостном царстве Еврокомиссии, ВТО и ЕЦБ, и сопровождаться одухотворением зомбирующего франкенштейна «общечеловеческих ценностей»? Это скорее «евронаивизм» или «евронаивняк», эмоциональный анальгетик вида «всё всегда будет хорошо, ибо сейчас хорошо», а не твёрдое намерение и потенция это «хорошо» понять и выстроить при любых ударах судьбы. Еврооптимизм будущего – это установка на обновление Европы, установка на новые мышцы и здоровое дыхание; на то, что должно ещё прорваться через омертвелую и удушающую кожу сегодняшнего мира.

Да, нынешняя Европа современна, но только современна, и потому у неё нет будущего. Есть будущее у другой Европы, но оно для многих слишком пугающе. Другая, более богатая Европа владеет этим гигантским пространством и временем.

Тезис, что выбор между Россией и Европой – это выбор между современностью и несовременностью неточен. «Несовременность» — это ведь и прошлое, и будущее. Россия может оказаться анахроничным будущим для нашей страны, как это ей не раз удавалось – и гораздо чаще, чем у Запада.

Но сейчас выбор между Россией и Европой для Беларуси – это выбор между разными степенями цивилизационного распада. Европа только-только вступила в его горячую фазу. Россия вошла раньше и находится на дне дольше. В этом аду, который для русских не нов, достаётся самый лучший опыт – и он несомненно будет использован. Беларусь должна выбрать не агонизирующую современность, она должна выбрать будущее, потому выбор между этой Россией и этой Европой – это не достойный выбор.

По крайней мере, вопреки некоторым поверхностным суждениям, проект «Цитадель» в своих целях не склоняется ни в одну, ни в другую из этих сторон. Для параноидальной общественности внутри Беларуси мы «слишком пророссийские», для старомодных деятелей в Росии мы «слишком прозападные». В целом оба положения верны, если рассматривать наши установки с этих самых сторон. Но такие мнения лишь демонстрируют неспособность видеть в мире прямые линии – порок зрения конспироманов или слишком ревнивых политиков. «Цитадель» — это не проект Востока или Запада. Это проект Севера. Но, по видимому, такая позиция может уместиться в наличные философские объёмы и политические порядки многих интеллектуалов, увы, лишь в профанизированном виде, к  чему они и стремятся.

Принятие ответственности за европейские проблемы

Для того, чтобы принять ответственность за европейские проблемы, не нужно никуда вступать. Вступать в ЕС нужно, чтобы получить доступ к дешёвым кредитам и Шенгену. Ничего более, существенно, несмотря на агитацию еврооптимистов, Евросоюз Беларуси предложить не может, и не хочет.

Сам модус этого высказывания господина Егорова мне симпатичен, т.к. подразумевает более ответственную и осознанную позицию, чем присутствует у остальных еврооптимистов.  Действительно, решать европейские проблемы необходимо, просто потому, что эти проблемы в большой степени и наши, белорусские проблемы – если не в прямом отношении, то как серьёзный внешний определяющий фактор. «Мы – Евробеларусь. Давайте вступать в ЕС и бороться с проблемами в общем строю» — примерно так можно выразить эту установку. Забавно только, что решение этих проблем с большой долей вероятности исключит многих либералов из «общего строя»: Европе не нужно больше либерализма. Ей нужно больше порядка. А скорее – ей нужен новый «конкретный пространственный порядок», в терминах великого европейца Карла Шмитта. Порядок, который станет новой версией объединённой Европы, эволюцией идей многих её архитекторов, начиная с Куденхове-Калерги. Очевидно, что нынешняя форма ЕС недостаточно устойчива. И, что так же очевидно, в новом, более устойчивом порядке, будет пересмотрены многие политические роли и место социополитических и политэкономических доктрин. Найдут ли себя евронаивисты в этом новом мире?

Но евронаивизм заключается не только в безусловном желании просто впрыгнуть в поезд, а потом разбираться, куда он едет. Наверняка в загашниках у Сунь-Цзы есть на эту тему какая-нибудь восточная стратагема, но и без неё можно иметь простое понимание, что зачастую решать некие проблемы эффективнее извне. Беларусь в нынешнее время более чем «извне» во многих областях. Эта маргинализация, как уже было нами не раз сказано, имеет много минусов, но может быть использована с пользой. И не только с пользой для поместных бояр, но и для всего окружающего пространства, в пределе — «от Лиссабона до Владивостока».

Евронаивисты желают впрыгнуть в ЕС скорее потому, что самостоятельность на пространстве такого масштаба, как чисто территориальном, так и культурном, политическом, цивилизационном, их пугает. Дело даже не столько в реальных оценках своих возможностей, сколько в пределах целеустремлённости и соответствующих интеллектуальных барьерах. Современный мир полон ресурса самого разного рода, переполнен им. Ему недостаёт организующего эту массу движения. Но под какую идею организовать движение в таком пространстве как Европа, да ещё сопряжённом с Россией, это в 99% — не только невозможная, но и запрещённая мысль. Разрешённым является броуновское движение «все микроскопически равны, все дожны быть микроскопически счастливы» — и оно же кажется наиболее безопасным. Именно этот масштаб мышления я и назвал выше «низким потолком» и «философской духотой».

«ЕС – это союз для маленьких государств, ЕАС – для больших, потому Беларуси место в первом», такой тезис был слышен в дискуссии на круглом столе. Вполне возможно, что Евросоюз – это союз двух [маленьких] государств, а ЕАС – союз одной [большой]. Но в любом случае, между российским молотом и франкогерманской наковальней никто не сможет выживать обособленно сколь-нибудь длительный по историческим меркам промежуток времени. Белорусская и украинская аномалии так же обречены на завершение незалежной фазы, как центральноевропейский пояс государств, но, хочется верить, по разым сценариям.

На наш взгляд, лучший сценарий для Беларуси, во многом вынужденный – насколько всякая эволюция вынуждена – состоит в том, чтобы принять ответственность и за Европу, и за Россию, сразу. Как метко сказал Ростислав Ищенко об «интеграции интеграций» — «два диктата меньше чем один». Беларусь не потянет ответственность за Европу или за Россию в отдельности – это сликом тяжело. Но две тяжести в данном случае меньше, чем одна; эти две массы могут уравновесить друг друга, буде только у белорусов сильный хребет и плечи, чтобы не сломаться между ними. Беларусь и так всегда несла и сейчас несёт ответственность за тёплую дружбу между Европой и Россией, с оживлёнными военными походами туда и обратно. Пора перерастать свою роль дружбопровода и приза в войне. Это становится особенно актуально, когда большие и важные соседи перестают контролировать своё поведение, перестают ясно видеть цели и теряют ценности.

И именно внесоюзная позиция Беларуси является здесь преимуществом, которое можно и нужно обернуть для решения как европейских, так и российских проблем – сразу, а не по отдельности, чем заняты евростроители 1.0 или реаниматоры СССР 2.0. Здесь не место говорить о стратегии и технологии – но без постановки такой задачи, без осознания целей невозможно мобилизовать даже идейный поиск решений.

Известный саркастический скепсис по поводу такого вывода – опять же, следствие узости кругозора. Кто-то в феодальной усобице Средневековья, когда каждый князёк чеканил сво монету, мог помыслить общую европейскую валюту?  Несомненно, для задачи об «интеграции интеграций» есть решение по аналогии, выполненное с соответствующим приращением масштаба. Изобретательство тут заключается не в методе, а в экономичной привязке к специфике наступающего времени.

О нерациональности

«Поведение белорусских и российских властей нерационально, в отличии от европейского» — следующий заинтересовавший меня тезис. Докладчик на каком-то основании отказывает «властям» в рациональности. Я уверен, что это не просто интеллектуально закамуфлированный выпад «вы все дураки, говорите понятнее», а некая более глубокая позиция. Так же, в случае методологически тренированного интеллектуала, каким является господин Егоров, отпадают подозрения в неспособности рационализировать указанное поведение, то бишь, произвести рациональное различение и нормирование. Так же, при всём возможном неприятии поведения властей, было бы глупым для интеллигентного человека серьёзно заявлять о том, что в госаппаратах находятся неразумные существа. Тем не менее, их поведение «иррационально». На мой взгляд, мы здесь наблюдаем аберрацию, на борьбу с которой было потрачено много сил за последний век.

Для конца 19-го и начала 20-го века демонстрируемое отношение к рациональности, наверное, было вполне к месту. Для европейца существовала только одна рациональность, the рациональность, die рациональность, и она была европейской. Антропологические изыски, стартовавшие главным образом после активной фазы колонизации Америк и Океаний, впрочем, сильно пошатнули эту европеоцентричность: они дали понять, что рацио может иметь различные формы, порождая различные, как минимум, этноспецифичные реальности. То, что ранее было «иррационально», потом стало «инорационально», хотя бы для тех, кто был в курсе дела. Далее, накопление наблюдений в изучении различий в ментальности привело к тому, что в философии получило название «конструктивизма». Его можно очертить в частности, как понимание того, что иной способ видеть мир и думать о нём – это не ментальное увечье, не одержимость дьяволом, а этнопсихологическая специфика. Знаменитое квантовофизическое «наблюдатель неотделим от наблюдаемого» можно считать одним из афористических определений конструктивизма, который не очень активно оформлялся как самостоятельная теория, но в качестве парадигмальной установки оказал огромное влияние на многие научные дисциплины.

В среде конструктивистов существует убеждение, что конструктивистские теории должны способствовать установлению большей толерантности в обществе. Удивительно, как такие близкие либералам идеи прошли мимо белорусского интеллектуального круга, куда входит мой заочный собеседник. Это – отставание от фронта интеллектуальной работы как минимум на пол-века, тем более, что возможное ознакомление с изложением принципов не означает принятие их в работу. Но с этим можно спорить, а то и вовсе подловить меня на неосведомлённости или некомпетентности.

В практической плоскости, впрочем, такого позиции вида «рациональность – это только там, где я понимаю» выливаются в когнитивный фундаментализм, или, по крайней мере, заканчиваются потерей контакта с оппонентом и эффективного контроля над ситуацией. «Вы нам непонятны, потому нерациональны» — это мягкая фраза староевропейского (и не только) «вы нам непонятны, потому вы – сатанинские отродья». Пока цивилизация устойчива, самодостаточна и относительно изолирована от мира, или считает себя таковой, она может себе позволить видеть все остальные народы вокруг не более чем назойливым видом жизнедеятельности. Но однажды приходится видеть в этих существах людей – особенно, когда оказывается, что они сравнимо сильны, сравнимо умны, и, хотя действуют непонятно и непредсказуемо, могут грабить твои корованы и имеют все шансы взять твою столицу. Чтобы спастись, нужно начинать понимать. Но самое интересное начинается, когда правители созревавают до необходимости включения всего разнообразия ментальностей в общую надэтническую работу.

Возможно, еврооптимистам, верующим в непоколебимость и самодостаточность Евросоюза, нет нужды понимать Россию. Россия сама должна прийти в европейский дом, поклониться и принять понятную Европе рациональность. Стать понятной. Не смотря на твёрдость в этом вопросе ряда западных политических теорий, или ожесточённость либероидных истерик по этому поводу в том числе и в самой России, никакого такого «поклона» никогда не произойдёт. В первую очередь потому, что Россия особо далеко от Европы и не отдалялась – и по сути являет собой европейский фронтир на азиатском направлении, со своей спецификой этногенетических и ментальных мутаций, по своей дистанции нисколь не превозходящей оные на других фронтах: южноевропейском на границе с семитским/исламским миром, и на югозападном, латинском – где происходит взаимопроникновение европейцев и коренных американцев обеих Америк. Российский этнический реактор естественным образом впитывает культурные тренды с Запада, возвращая в Европу артефакты своего рода – те, которых Европе недостаёт так же, как нефти и газа.

Беларусь, находящаяся на границе этих миров, не может себе позволить мыслить ни ортодоксально-европейски, ни в изоляционистски-российской модальности. Для Беларуси фактическая реальность и необходимость состоит в совмещении ментальностей, многих, число которых нельзя даже уложить в простую формулу «Запад-Восток». Настаивать на том, что одна из них «более рациональна», чем другая – значит для Беларуси хромать на одну сторону.

То, что прозападная публика не понимает таинств русской души, боится их, и облачает свой страх и непонимание в разного рода демонические басни, вроде генетического обоснования «русской неспособности к демократии» — это специфика местного фольклора. Страшилки для жаждущих адреналина, про «красную руку» и «чёрную дверь». То, что эта таинственная русская душа с одной стороны жадно впитывает европейскость, а с другой – по широте своей часто презирает Европу за слабость, лицемерие, бездуховность и мелочность – другая специфика. Они могут сосуществовать в противостоянии на соседних минских лавочках или в опубликованнных на общем ресурсе статьях местных «экспертов»-стращателей, но это не может существовать, как элемент национальной политики, или как позиция в мышлении национального масштаба в Беларуси. «Маленькие государства Европы», находящиеся под крылом Больших Государств, возможно, могут себе позволить такую безответственную глупость, как безразличие к иной реальности. Для Беларуси это, опять же, не выбор.

Белорусам, вышедшим за рамки селянского мифологического мышления нужно уметь выйти так же и за рамки хитрого манипулирования «двумя панами», на следующий уровень управления противостоянием Запад-Восток. И прежде всего – через одновременное понимание обеих или нескольких ментальных позиций. Конструктивное, а не только манипулятивное совмещение этих позиций – это вызов эпохи, который ещё плохо осмыслен в белорусском обществе.

Еврооптимисты же демонстрируют здесь игорированиние проблематики, даже на фактологическом уровне, не говоря уже про методологию и телеономию проблемы. Их оппоненты, как национал-изолянты, так и российско-ориентированный контингент, демонстрирует ту же низкую степень внимания, зачастую с ещё большим эмоциональным накалом.

Для проекта «Цитадель» эти варианты, опять же, не являются местом выбора. То, что некоторым более пылким и ревнивым, чем внимательным гражданам представляется как «здрада» их идеалам — не более чем попытка превзойти несопоставимость каких-то рациональных установок, с уровня объемлющей системы, где этот конфликт если не снимался, то работал бы на системную пользу.