I

Философия действования полагает разум одним из инструментов регулирования человеческого поведения. Инструмент, управляемый намерением и питаемый восприятием; находящимся в тесной взаимосвязи с другими такими инструментами – физиологией, эмоциями, интуицией.

Рацио, в том виде, в каком его можно наблюдать в текущий момент, эволюционирует сравнительно короткое время, если оценивать оное на фоне всей известной биологической эволюции человеческого вида. Надо полагать, что его появление и развитие связаны с некими особенностями данного планетарного периода, когда рациональность оказалась востребованной для выживания вида, и стала возможной. В эволюционном смысле сравнивая разум, например, с физиологией, можно сказать, что рацио, в отличие от человеческой соматики, не обрёл ещё устойчивую форму в среде, находясь в активном развитии и расширении. Деятельное поле, где он может эффективно существовать, ещё не полностью охвачено, через это и человек, живущий разумом, не достиг ещё гомеостазиса в рамках своего космического биоценоза. В равновесии пребывает, например, львиный прайд, регулируемый абиотическими, биотическими и эмо-социальными контурами. Рацио же стремиться измениться и изменять окружающий мир, движимый экспансионистским императивом.

Каждый этап развития и вариацию рационального сознания можно охарактеризовать некоторой величиной кибернетического разнообразия тех реакций-решений, которые разум может обоснованно для себя принять, и разнообразием восприятий, которое он может концептуализировать полезным образом, т.е. преобразовать аморфный перцептивный поток в структурированный набор различимых образов и мыслимых идей, в удобоваримый для себя комплекс сигналов, на которых можно эффективно удерживать рациональное внимание, и пригодных для оправданных реализаций в практической деятельности. Чем более развит разум, тем больший объём информации он может вовлекать в сфокусированный анализ для вынесения деятельного вердикта. Более мощные концепции позволяют более эффективно упаковывать восприятие в образы, и создавать ёмкие концепции, тем самым увеличивая привлекаемую к анализу и синтезу информационную насыщенность.

Разум человека, как в исторической перспективе человечества, так и в плане личностных различий, на каждом уровне собственной эволюционирующей сложности может вместить рефлексию окружащего мира только с той точностью, с которой позволяют собственные способности: поле потенциалов с большим разнообразим отражается на поле потенциалов с меньшим разнообразием, и при этом всегда будет иметь место потеря мощности. Ни о каком «адекватном представлении» действительности речи быть не может: разнообразие перцептивного аппарата и рацио всегда меньше, чем разнообразие окружающего мира. Именно поэтому живые существа обзавелись самим перцептивным аппаратом: чтобы более или менее сознательно регулировать поток разнообразия, направляемого к собственным регуляторам, вычисляющим поведение. Так, узко фокусируя относительно маломощный регулятор на каком-то аспекте мира, можно с достаточной эффективностью управляться с этой частью мира, не тратя силы на несущественные в курсе текущей задачи детали. Рацио здесь достиг способности к высокой степени концентрации усилия, жертвуя шириной спектра.

Можно лишь говорить об адекватности рационально вычисленного решения стоящей перед мыслящим организмом деятельной задаче. А так как существо, обладающее разумом, принимает решения на основе рационализации восприятия, это напрямую связывает эти решения с количеством доступной информации и качеством её концептуальной организации: больше видишь и лучше мыслишь – эффективнее действуешь.

II

Вопрос о боге, о его существовании и отношении к нему, представляется вопросом о месте в рациональном знании идеи управления человеческой жизнью силами более высокого, чем рацио, организационного порядка. Сами таковые вопросы, как феномен, в купе с попытками их разрешения, есть процесс накопления разумом опыта такой рефлексии и соотнесения их с деятельными результатами, получаемые от воплощения в жизнь каждого из вариантов. Всякий опыт концептуализации «божественного», куда входят и концепции отрицания существования богов, нужен и важен для эволюции концептуального каркаса, служащего интерфейсом взаимодействия с высшим управлением. Разные эпохи и разные люди удовлетворялись различными для их личного, исторического и пространственного момента идеями сверхорганизованного регулирования. История эволюции образа и форм концептуализации надчеловеческих сил (в смысле – более кибернетически разнообразных, более сложноорганизованных и эволюционно совершенных, чем отдельный человек, и всё человеческое общество, как система) длинна и богата на события. «Бог» или «боги», а также все более или менее синонимичные понятия, семантически мутировали многие тысячелетия, являясь частью или даже центром мировоззренческих конструкций, определявших форму человеческой деятельности.

Если разложить эти варианты в 5-базисе по варнам [1], то, не претендуя на полноту, можно очертить эти семантические оттенки.

1

В религиях, занятых воспитанием смердов, более распространено отношение к «богу», как к хозяину, и, естественным образом, главными добродетелями являются беспрекословное подчинение заповедям и установленным моральными нормам, «страх божий». Послушание, в том числе и основанное на страхе, входит в эволюционную задача смердов. Понимание или приятие бога не являются абсолютно необходимыми. Алескеров замечает, что в Исламе «есть еще одна черта, которая отличает ее от других религий, особенно от христианства … Это – отсутствие требования о совершенствовании человека. Если христианство требует от человека постоянного движения к любви, к терпимости и благоразумию, Коран требует лишь послушания и страха перед Аллахом.» [2] Следует заметить, однако, что мировые религии, в силу своего значительного объёма в трёхмерном пространстве с осями «время, место, действующие лица», не могут быть сведены к какой-то узкой функции. Любая религия, и тем более — религия мирового масштаба, содержит императивы всего варнового спектра, но в разной степени выраженности.

2

Религиозность весей стимулирует фокус на поглощающей и превозходящей всё чувственности: «бог есть любовь», или «жизнь есть страдание», или «жизнь есть счастье», или ещё что угодно в аналогичном чувственно-центрированном плане, включая и развитые культы сексуальности (неразвитые не выходят из ориентированных сугубо на коитус и механичное продолжение рода шудровых традиций). Работа здесь заключается в развитии восприятия и чувств: «полюбить ближнего», свой народ, Родину-мать, слиться со вселенской любовью, ненавидеть разного рода врагов, Шайтана и Антихриста. А так же – безнадежно или стойко испытывать всяческие страдания, послаемые добрым богом для совершенствования души или злым богом просто по природной злобности. Бог – эмоциональный и работящий: любит всех и творит мир, или ненавидит мир и разрушает его. На границе смерды-веси стоят культы мучительных жертвоприношений, с их кровожадными богами, приказывающими жестокость: смерды ищут любого опыта чувствования, и мучения в этом смысле играют важную эволюционную роль. Так как они ещё неспособны к тонким переживаниям, им более других необходимы мощные и грубые перцептивные удары, раскачивающие их ригидный аппарат восприятия. Насилие, совершаемое и принимаемое, есть важный и необходимый на каком-то отрезке атрибут их становления.

3

Далее, развитие религиозности в ваярскую, кшатрийскую форму трансформирует бога в великого вождя, или высшего сеньора, Великого Господа, The Mighty Lord, le Seigneur, под которым выстроена феодальная иерархия и каждый вассал занимает своё место. Добродетель вассала – в верности сеньору и защите его чести и величия от нападок. Ваярский бог если и может существовать рядом с другими, то никак не в равноправных отношениях любви и согласия. Он должен подчинять или быть подчинённым. Христианство, взяв ранне-иудейского, наводящего ужас бога-отца, какие характерны для народов на начальных стадиях эволюции, двинуло его выше по эволюционной лестнице в любвеобильного сына. Инсталляция иудейского послушания заповедям и творящей христианской любви в воинственной среде средневековых европейцев дало мутации в сторону Христа-сеньора, Христа-воина и Христа-победителя. По ЛеГоффу, миф об Антихристе и их с Христом противостоянии, получил основное своё развитие в после тысячного года: «в мире, где идея поединка, соперничества была доминирующей в религиозной жизни, образ соперника Христа и легкость приложения эпизодов его истории к реальным ситуациям весьма благоприятствовали популяризации Антихриста ради разъяснения и укрепления веры.» [3]

Развитие товарно-денежных отношений наложило свой отпечаток на изменение формы религиозности, выразившееся в развале католицизма на несколько ветвей, но мы обратим внимание уже не на религиозность, как таковую, а на развитие формы рационализации сверхсилы.

4

Если говорить о примере Европы, то к середине второго тысячелетия развитый рацио уже плохо умещался в поле доминировавших религиозных идей, и концептуализации Высшего мало-помалу начали приобретать выхолощенные интеллектуальные обертоны, рождённые интенсивной и где-то самозамкнутой философской работой. Мифологическая интерпретация, рождённая ужасом перед бесконечностью-во-вне, вытеснялась спекулятивными рефлексиями разума, углубившегося в самосозерцание. Разум, видящий вокруг самого себя, разотождествил своё бытие с богом творящим или богом господствующим, и отождествил его с богом осознающим, рассудочным демиургом: «cogito ergo sum» Декарта, «Абсолютная Идея» Гегеля, «Мировой Разум» в десятках вариаций, вплоть до постмодернистской «реальности как текста» и «информационной Вселенной» материалистов конца XX-го века. В центре этого представления о Высшем лежит его способность не только к организации сверхсложности Вселенной, но и предельное знание обо всём и вся. Вселенная сначала удвоилась в самой себе на «объективную» и «субъективную», а постмодернизм и вовсе «деконструировал» то что ранее считали «объективностью», и таким образом «текст» заменил всю Вселенную как таковую. Семитский бог превратился в универсальную семиотическую шину, на которой плодятся сами для себя пустые знаки.

Другая вариация – статистическое божество хаоса: когда разум не в силах уместить в себе сложность процесса и выстроить для себя закономерности, он объявляет процесс «случайным», что значит, что на данный момент вся наша способность заключается в накоплении наблюдений и попытках обобщать их ряды.

Горделивая натура рационалиста проявляется здесь в том, что даже если разум не способен осознать сложность, он ставит самого себя на более высшую позицию, рассматривая темноту случайности как менее организованную, «слепую силу природы», где безликая и безцельная «случайность» управляет жизнью. «Случайность» — лишь другое имя бога, с той лишь особенностью, что заносчивый рацио это божество может презирать, лишая его права на целесообразность.

Этот процесс очевидным образом являет собой четвёртую, брахманскую фазу процесса, где доминирует уже стремление к пониманию, к нахождению правил. Преобладающая перед другими формами сознания рациональность ищет и естественным образом находит рациональное и «информационное» устройство мироздания, так же, как для глаз мир видим, а для ушей – слышим, но не наоборот, именно в силу устройства органов зрения и слуха.

Научная революция XIX-XX веков, отбросившая метафизику за ненадобностью, стала следствием необходимости обустроить для рацио эволюционную площадку, на которой можно эффективно отрабатывать специфичные для него паттерны взаимодействия с миром. Позитивизм в своих реинкарнациях отбрасывал многие установки, с которыми рацио не мог внятно работать, ставя во главу угла перцептивную устойчивость; используя «верификацию» или «фальсификацию», как методы работы со стабильно воспринимаемыми, доступными чувственному опыту состояниями; и для легитимации частного наблюдения/утверждения в общем научном синтаксисе.

5

Пятая ступень процесса, время асов, оставляло рацио позади. Заниматься детальной концептуализацией данного опыта, т.е. сводить высшее разнообразие – надрациональное знание к низшему – рациональному, есть занятие сомнительной полезности. Для работы с Высшей Силой асам не нужен дискурс, это осознанная работа напрямую с деятельными аттракторами, с намерением происходящей Вселенной. «Представление о высшей силе», как организованная рациональная рефлексия, на этом уровне исчезает, зеркала разума отодвигаются в отдельный управляемый функциональный блок, не являясь больше для человека наиболее развитым регулятором.

В каждой эпохе и культуре по разному описывали этот аспект человеческой эволюции, если он становился кому-то заметен. Шаманический опыт, стяжание Святого Духа, самадхи и т.п. – в этой мешанине слов и смыслов можно найти общую часть, указующую на некоторый деятельный опыт. Есть распространённый обычай говорить о некоей «мистичности», когда, смешивая в одну кучу религиозность, социальные игры, галлюцинирование визионеров и спекуляции философов, теряют из виду нить эволюционного императива, которая выводит человека из этих лабиринтов.

* * *

Тем не менее, для возмужавшего и избавившегося от гордыни разума, нет другого пути, кроме как стать проворным слугой в том мире, где он только что был и творцом, и господином, и самим бытием.

Убеждённость в опирающемся на рационализированный опыт научном методе, как и религиозная вера с опорами на «божественное» откровение – лишь разные способы настройки машины осознания, называемого «человек», имеющие свой смысл в различных координатах времени, пространства и действующих лиц. Но – только в некоторой окрестности.

Представляется, что в отношении идеи «бога», как бы её не интерпретировать, текущая задача рацио состоит в том, чтобы в процессе собственной эволюции накопить достаточное количество внутренних состояний, отражающих результаты воплощения в жизнь различных форм концептуализации сверхсил, для того, чтобы иметь возможность сравнивать и экстраполировать эффекты. Далее, через достижение необходимого объёма и качества этого разнообразия, стать достаточно развитым и эффективно управляемым элементом.

Таким же образом, надо полагать, развивались более простые органические формы – макромолекулы, клетки, органы. В процессе эволюции достигнув мощности, организованности и управляемости, необходимой для успешного функционирования в роли специального элемента в рамках объемлющей системы, они вошли в гомеостазис цикличной работы внутри сверхорганизмов: цитоплазмы, тканей, живых существ.

Достижение разумом своей границы, возможно, будет концом того оптимистичного и агрессивного разума, известного нам, но не конец человека – для него это будет Превозхождением.

III

Представляется, что данный переход будет частью или следствием того глобального сдвига, на пороге которого стоит цивилизация, попавшая в тупик внутренних проблем, и упёршаяся своим количественным и качественным развитием в границы планетарной среды. Человек созрел для эволюционного рывка, и проблемы, развивающиеся в организме стареющей цивилизации только подхлёстывают весь процесс, давая возможность новой поросли вырваться из вязкой почвы – к Небу.

Та человеческая общность, которая первой совершит это движение, прыгнет за свои пределы, первой получит инструменты нового характера, оружие следующего тысячелетия. Имеет смысл считать, что одним из следствий такого прыжка будет и преодоление границы рационального, рациональной ограниченности. Не отрицание, не уничтожение рацио, но его превозхождение.

Конкретная форма, которую примет новый разум, не имеет большого значения. Так или иначе, каждая достаточно мощная культурная среда родит свою мировоззренческую вариацию. Образ, который будет вратами взаимодействия с высшими силами, также варьируется от уровня развитости каждого культурного контекста. На бытовом уровне существуют различные «колдовские» уловки, поверья, нетрадиционная медицина, и всё остальное, что называют «бытовой магией». Социализированная религиозность в лице своих институтов: церквей и академий наук, технологично использует идеи о высшем для организации деятельности общества в соответствии со своими правилами. Всё это имеет свой смысл, но может и должно воспринять те изменения, которые несёт новая эпоха, мало-помалу смещая свой фокус и мутируя под воздействием вызова времени.

IV

Одним из вариантов новой концептуализации идеи о Высшем представляется философия действования, с её фокусом на деятельной стороне Вселенной, «активной стороне бесконечности» [4], где в центре стоит не покорность инстинктам, не удивлённая безднами созерцательность, и не способность хитро манипулировать символами. Всё внимание концентрируется на человеческой силе, действии, поведении, опыте и прежде всего – эволюции, превозхождении формы – как личной, так общественной и видовой.

Представляется, что описательный аппарат, парадигма мышления в такой перспективе может существенно выиграть от принятия синтаксиса теории управления, кибернетического словаря. Известный скепсис по поводу кибернетики, общей теории систем, и подобных дисциплин можно объяснить с одной стороны – неоправданным оптимизмом на ранних стадиях развития наук, который сменился разочарованием от отсутствия немедленных успехов, с другой стороны – предельной природой обобщений, с которыми эти дисциплины имеют дело. Они оперируют на границе самого разума как машины познания, на самых глубинных общностях и абстракциях, и невозможность преодолеть эту границу зачастую отбрасывает учёных в тавтологии, малополезные рекурсивные рефлексии, бесплодную генерацию текстов, рождённая спекуляциями сложность которых ставит их вне рамок практической применимости. Представляется, однако, что именно превозхождение рациональности деятельностью и осознанием более высокого порядка организованности даст этим наукам пространство «сверху» и опоры для становления на достойном месте.

Боги в таком ракурсе становятся именно – высшей, или более высокоорганизованной, чем человек, силой. Что с одной стороны лишает их неприкосновенности мистического статуса, с другой стороны – не позволяет разуму, заблудившемуся в иллюзорности рационального абсурда, считать галлюцинацией всё, что не может быть непротиворечиво втиснуто в его наличные шаблоны, вне зависимости от природы сигнала.

Человек, как целостное существо, только выиграет, когда разум будет подчинён. Сложные организмы невозможны без функциональной подчинённости элементов. Когда эмоциональность подчинила физиологию, стыд или гордость начали направлять естественные потребности в русло культуры; когда разум оседлал эмоции, человек приобрёл устойчивость в решениях и смог строить выше, чем требовала сиюминутность капризов.

Сейчас пришло время воли. То, что называют человеческим духом, должно подчинить рассудок и осознанно перестраивать его под нужды момента.

Источники

1. Чурилов, Е. Варны: эволюционная карта человека и общества.

2. Алескеров, С. Великий парадокс или два почерка в Коране.

3. ЛеГофф, Ж. Цивилизация средневекового Запада.

4. Название одной из книг К.Кастанеды, посвящённых «пути человека знания», как его понимали индейцы Месоамерики.