1

Под термином «коррупция», который всеми, за исключением осознанных эпистемологов, воспринимается, как исконная часть природы, вроде неба, земли, огня, воды и палок, обычно понимается что-то там, что мы сейчас приведём к базису из трёх позиций:

А1. Противозаконное распределение общественного ресурса;
А2. Незаконное распределение общественного ресурса;
А3. Создание законов, обеспечивающих легальное распределение общественного ресурса несправедливым образом.

«Борьба с коррупцией» означает, соответственно

Б1. Пресечение противозаконной деятельности: наказание за нарушение закона;
Б2. Подавление незаконной деятельности: легализацию неохваченных законом практик, и не обязательно в виде разрешения;
Б3. Обеспечение справедливости законов (нынче это «воля народа«, пардон) через общественные механизмы («институты гражданского общества»).

Устоявшуюся семантическую схема, закреплённую в общественном сознании группой терминов с центром в «коррупции», можно назвать одним из главных препятствий в эволюции качества общественных практик и управления общественным ресурсом. Я специально не завожу здесь на рекурсию, не говорю про «борьбу с коррупцией», как проблему, которую нужно решать, потому как и этот термин — один из трафаретов на глазах у граждан, уже мешающих смотреть на мир.

2

Чтобы выбраться из этого душного и безнадёжного капкана, обратимся к более общим структурам знания, обеспечивающего действие. Указанный выше базис обращается к

В1. практикам управления общественным ресурсом;
В2. практикам управления политиками, регулирующими В1.

В сколь-нибудь развитом обществе мы имеем большое разнообразие как В1, так и В2. Проблему «коррупции» можно определить как констатацию некоторым агентом незаконности и/или несправедливости А1-А3. Эпистемологический момент здесь в форсировании фокуса внимания на том, что все эти «явления» — они в глазах смотрящего или в руках действующего. А не сами по себе, как позитивистские небо, земля, огонь, вода и палки — куда без них.

Разнообразие социальных  агентов СА (т.е. смотрящих-действующих) приводит к конкуренции за объектный ресурс В1, для чего общество пытается создать управление политиками В2, что автоматически приводит к конкуренции уже за этот самый политический ресурс (В2). Эти конкуренции возникают из-за различия в мотивах, целях и практиках социальных агентов. Они в общем случае несводимы. Решения сложных проблем часто не может подразумевать даже формирование большинства, какому может быть выгоден результат: все проигрывают, все симметрично недовольны и злы. Асимметричное решение, когда кто-то доволен более, чем сосед, только обостряет конфликт.

«Политическая воля для подавления коррупции» — этот фетиш простого мира, по факту означает продавливание протоколов В1 и В2, выгодных некоторому активному меньшинству. Маскироваться это может как угодно, но это социальный инвариант, аттрактор сходимости практик борьбы за ресурс, возникающий из-за неравномерности способностей индивидов и групп достигать своих целей. Кто сильнее и/или умнее, тот берёт больше. Искусство управления обществом состоит в том, чтобы направлять и удерживать неустранимый общественный конфликт в безопасном и полезном для этого активного меньшинства русле. И эти практики уже выпадают за плоское определение «коррупции». Они невидимы в оптику академического или популярного знания. Массам видны только плоские медийные тени этого многомерного процесса —  даже не из-за конспирации неких объектов, а из-за загоризонтной сложности связей и метасвязей между ними.

3

Есть ли тогда вообще проблема «коррупции»?

Если смотреть в крупную социологическую и эпистемологическую клетку, это — локальные констатации; концептуализации, выполняемые некоторыми широкими группами социальных агентов, недовольных своим ресурсным статусом, с задачей фокусироваться на «незаконности» и «несправедливости» — насколько они могут фокусироваться.

«Коррупция» в эпистемологическом разрезе — это не проблема, а ссылка на одну из форм регулярных общественных ресурсных практик, со своим местом. «Коррупция» — знание, обеспечивающее практики «борьбы с коррупцией», т.е. попыток динамически перестроить политики управления ресурсами в сторону некоторого консенсуса. Т.к. всеудовлетворяющего консенсуса не может быть, и одна «справедливость» другой «справедливости» будет глаз клевать непрестанно, переходящая из рук в руки «борьба в коррупцией» нескончаема. А пеар на ней — дешёв, сердит, не требует ни интеллекта, ни демонстрации результативности.

Если не будем задаваться их смыслом, но просто введём метрики относительно Б1-Б3, то успешность борьбы будет измерятся, соответственно

Г1. отношением количества практик/ресурса, распределяемого в соответствии с действующим законом, к противозаконно распределённым;
Г2. отношением количества практик/ресурса, распределяемого в соответствии с действующим законом, к незаконно распределённым;
Г3. отношением количества политик В2, считаемых кем-то «справедливыми», к количеству «несправедливых».

И проблема с «коррупцией» — это констатация превышения метриками Г1-Г3 некоторого значения. Какого?

4

Ответ на этот вопрос, как и, на мой взгляд, более качественный подход к интуитивно ощущаемой, но плохо рационализуемой проблеме, состоит в нормировке этих практик и состояний относительно сверхцелей общества. Текущая ситуация с «коррупцией», с формой «борьбы», с пониманием и эпистемическим местом стала отличной, уютной местностью для настоящих «коррупционеров», которые не просто обходят законы, но избегают видимости в наивную оптику вечно обделённых граждан, и в конце концов, имеют средства выйти из зоны досягаемости каких-либо действий любых, даже самых честных «борцов с коррупцией».

Мы имеем, ещё раз

Д1. Практики распределения ресурса в обществе;
Д2. Политики и практики управления политиками для Д1.

При этом, мы не можем достичь всеудовлетворительной ситуации с распределением ресурсов; мы не можем удовлетворить ни некое большинство в целом, ни меньшинства в совокупности. Мы можем иметь только непрерывный социальный конфликт. При всей банальности этого тезиса из трёх знакомы слов, большая часть борцов за социальную справедливость любого колера, как мне кажется, очень слабо понимает принципиальные следствия этой установки.

Более качественное понимание состоит в том, что конфликт сам по себе не мешает достижению иных задач, которые лежат вне плоскости выяснения кто кому сколько должен. Это я и называю «сверхцелями» и «цивилизационными задачами». А форму мышления о них в настоящих условиях — Северной философией, превосходящей конфликт.

«Коррупция» как схема мышления здесь может быть оправлена в архив, как ещё одна архаичная конструкция. Как представление о плоской Земле, которое является очевидным и неопровергаемым фактом для стоящего в поле, и совершенно глупым и близоруким для тех, кто поднялся на орбиту.

Вместо «коррупции» мы имеем различные формы перераспределения ресурса в обществе, и связанный с ним, многоаспектный, глубокий конфликт. Неустранимый, но управляемый. Что будет метрикой, что будет инструментами? Могут быть разные архитектуры этого управления, опирающиеся на точечные ценности предельного масштаба. И тут два главных варианта.

1. Этот конфликт управляется консервативно с целью минимизации ущерба для наиболее способного меньшинства, и тогда мы имеем перспективный планетарный тоталитаризм с концентрацией ресурса, власти, знания в одних руках (группа кланов с оазисным мышлением). С подавлением и превращением остальной массы людей в минимально осознающее, постоянно бунтующее, увлечённое бунтом, но ни на что более неспособное стадо. Иначе удержать управляемость невозможно, и протестный тремор — это самый дешёвый способ держать стадо в рамках. Запад и Восток идут в эту сторону.

Здесь превосхождение «коррупции» происходит через следующую конфигурацию: законность максимизируется (очень немногие живут над законом или вне закона), справедливость минимизируется через экспроприацию в пользу верхушки — остальным управляемый бунт.

2. Этот конфликт управляется экспансивно с целью захвата мира за границами — за любыми имеющимися границами. С учётом полного захвата планеты, движение возможно только за её пределы. И именно поэтому только идел космической экспансии может являться и спасением, и достаточным мотивом развития широкой осознанности: ни для чего иного более осознанные, более сильные и организованные люди не нужны. Земной конфликт может модерироваться только извне планеты. С высоты Северной Полярной Звезды.

«Коррупция» тут превосходится через максимизацию справедливости: бери сколько ресурса, сколько сможешь — Вселенная бесконечна; и минимизацию закона: его нужно ровно столько, чтобы обеспечивать устойчивую экспансию.